"Поехал в Базель искать снежных гор..."

Перенесено со старого форума.

"Поехал в Базель искать снежных гор..."
Lexander - 2007/06/16 19:08



Хотя совсем никогда не фанател от живописи А.П.Боголюбова, почитав его "Записки", проникся. Очень добро и по-честному написано.


Цитата по теме форума (в порядке рекламы):

"<...>

Горы и озёра Швейцарии

Поехал в Базель искать снежных гор, потому что слышал, что вся Швейцария ими покрыта, и только с террасы заметил что-то белеющее вдали. Террасу нарисовал. Почему-то она показалась привлекательною. Проехал далее через Интерлакен, Тунк и прибыл, наконец, в Женеву. Кн. Максутов уже был там, и я поместился вместе с ним у м-м Шоссей, вдовы капитана жандармов.
При отъезде из Петербурга барон Штиглиц и Фелейзен дали мне заказы к Каламу, очень славному в ту пору художнику, в Петербурге и даже Германии слывшему за чудного мастера. Когда кто является к художнику с широким заказом, то всегда бывает хорошо принят, а потому швейцарский гений принял меня прекрасно. Но когда пришлось обусловливать дело, то очень удивил своими правилами касательно выяснения ценностей будущих трёх картин. Вытащил он длинный свиток в сантиметрах, подошёл к стене своей мастерской, снял что-то белое разлинованное вроде марколерской карты, разложил на столе и говорит: "Картины мои я ценю квадратными сантиметрами, на сколько вам угодно иметь их?". Я не знал, что ответить, так меня озадачила эта коммерция великого художника-аршинника! "Ну, например, вот эта картина. В ней 92 см длины и столько-то ширины, стоит она 5000 франков. Эта в 75 длины и ширины - стоит 4527. Это поменьше - пройдёт по расчёту в 2201 франка и так далее". - "Но позвольте мне, прежде всего, спросить вас - лес, горы, вода, небо - всё это идёт в ту же цену? Ежели бы я попросил вас написать только небо, горизонт и волны, вот как на этом этюде". - "Да, тут, конечно, можно сделать уступку, но ведь говорили, что желаете иметь гористые, озёрные местности, меня характеризующие, так это всё будет та же цена". На основании чего я ему и сделал заказ, прося уже лично списаться с будущими владельцами картин, но так как была одна готовая картина "Вид с одной цепи Альп на другую", то я её тотчас же купил.
Узнав, что я остаюсь несколько времени в Женеве, он просил у него бывать, что я и делал частенько, приходя вечером. Работа его мне очень нравилась. Поражала всего более элегантность и чистота его письма. Рисунок тоже был отчётлив, тона красок приятны, зелень прозрачная, как и вода. Но, к сожалению, не прошло и года, как я перестал ему удивляться, когда добрые люди навели меня на серьёзный анализ его работы. Рисуя по вечерам. Калам всегда говорил: "Это моя забава" - и я охотно тому верил.
В городе Женеве одновременно с Каламом жил и другой силач по пейзажу, то был старик Диде. Письмо его было уже другое, широкое. Рисовал он тоже хорошо, но принадлежал к школе XVII века - подражал Н. Пуссену и К. Лоррену. Хотя и не очень сильно, но всё-таки завзятость виднелась в его работе. Человек он был добродушный, широкий. Узнав, что я пенсионер русской Академии, спросил: "Вы, верно, тоже поступите в ученики к Каламу, как ваш товарищ Эрасси?". - "Нет, - отвечал я ему, - я брежу Андреем Ахенбахом и только о нём и думаю". - "Ну, поздравляю вас с этим выбором, он великий мастер и учитель, куда опередивший всех нас!" Такое признание честного почтенного художника меня весьма порадовало.
Познакомясь с молодыми людьми, учениками Диде, вот что я узнал про Калама в деталях, что мне подтвердил впоследствии обожатель его Эрасси. Патрон их был отвратительный скупердяй, имел пять или шесть домов в Женеве, в которых помещались громадные гостиницы, хоть бы Отель де Бержер. Каждый рисунок или маленький эскиз, не говоря уже о картинах и этюдах масляными красками, был у него на счету и отпускался всегда по сантиметрам. С учеников он брал плату и вперёд. Мастерская хотя и была в его доме для них, но отапливали её молодые люди сами, таская ежедневно своё полешко. Работал он неутомимо и всё одним глазом. Когда я простился с ним, то он был ко мне весьма внимателен, вероятно, за сделанный заказ, подарил два рисунка сепией с надписью: "Offert a M-r Bogoluboff par A. Calame"<"Подарено г-ну Боголюбову А. Каламом" (франц.)>
Осмотрев бедный незначительный художественный музей, с Максутовым мы переехали жить около городков Веве и Монтрё в Отель Альп. Жизнь была тогда крайне дешёвая. За всё суточное содержание с вином и едой и комнатой платили три франка, причём мёд ели до тошноты. Тут же какой-то благочестивый англичанин дал нам по Евангелию с двумя текстами, русским и французским. Озеро было внизу по шоссе, а потому я принялся писать его изумрудную воду, пароходы и баржи, паруса которых раскидывались на его гладких водах, как крылья садящихся на воду чаек.
Неподалёку был и Шильонский замок. Отражение воды в нижние окна окрашивало изумрудным светом в солнечный день своды и колоннаду галереи, где сидел узник Бонивар, воспетый Байроном. Я тотчас же начал писать здесь этюд и первым делом выцарапал на колонне моё имя в числе тысяч дураков, занесших свои прежде меня. Работу я оставлял на ночь привратнику, уходя домой, и очень с ним сдружился. Ещё этюд не был окончен, как какое-то длиннозубое английское семейство у меня его купило за семьдесят пять франков, что было мне очень на руку, Я начал другой - та же участь. Видя, что угол Бонивара всем нравится, я сделал для себя один и с него, когда был спрос, писал повторения. Намалевал также наружный вид замка и продавал его с ещё большим успехом, ибо катал иногда бури, иногда закаты, жёлтые, как яичница, по системе Айвазовского, не замечая, что развращаю себя этим занятием.
Все ходы здания я знал не хуже проводника, слушал каждодневно его рассказы о прошедших ужасах. Они вдолбились мне в голову со всеми вариантами, ибо, смотря по настроению духа, он говорил сегодня: "На этом камне в один день было отрублено 500 голов евреям". А в другой раз уже рубил - 5000. Про Бонивара говорил, что он ходил с цепью на ноге около колонны, где вырыл подошвами дыру, двадцать лет, а иногда тридцать и тридцать пять. В тайники башни, где была лестница для ложного спасения, иногда у него валились десятки людей, а иногда очень скупо опускал одного. А слушатели глядели ему с удивлением в глаза, верили, ибо заносили этот вздор в свои путевые книжки.
Как-то под вечер сторож-проводник говорит мне: "Очень сожалею, что не могу быть на свадьбе моего брата в Женеве, некого оставить за себя, а завтра день воскресный - доходный, не хотите ли послужить за меня и поводить гостей по замку?". - "С удовольствием, - ответил ему, - басни я ваши твердо знаю". И вот наутро стал валить всякий народ, привратник, старый солдат, формировал группы любопытных у ворот, а я их бойко обводил по замку, убивая и громя узников прошедших времён ещё щедрее настоящего чичероне. При выходе мне платили деньги, и, когда настал вечер, то я натаскал из кармана 17 франков, которые сдал моему доверителю на другой день, к великой его радости.
Переправились мы с Максутовым на другой берег озера в деревушку Евион. Тут со мной случился казус, так что я не на шутку струсил. Вижу - скала, а на половине её люди копошатся и что-то делают. Любопытство меня увлекло, и я побрёл в гору, которая имела вид наклонной крутой плоскости, была вся покрыта щебнем. Цепляясь кое-где за кустики, не замечая крутизны, без оглядки бойко шёл я вперёд, но, взойдя три четверти высоты, вдруг почувствовал, что быстро еду назад. К счастью, бросился на брюхо, распростёр руки и ноги и тем задержал свой побег вниз. Хочу встать - опять скатываюсь.
Пронял меня холодный пот, оглянулся назад - пропасть почти вертикальная. Тут я начал орать во всё горло. По счастью, двое рабочих, что были поближе, меня увидели, известными ходами ко мне приблизились и бросили верёвку, за которую я уцепился, окрутил около пояса, и таким образом они меня притащили к себе. "Надо быть таким дураком, как ты, - сказал мне пожилой рабочий, - чтобы ходить по крутизнам, хоть бы назад, глупец, оглядывался!" За эту науку я дал им пять франков, и так как ноги мои дрожали, то они проводили меня до места, где уже не было такой опасности.
В Евионе нас заели буквально клопы и блохи, так что на другой день мы отправились в долину Роны через Бакс в Мартиньи. Наняли ослов и на следующий день были уже в долине Шамуни, перевалив через "Чёртову голову". В полдень весь люд высыпал из гостиницы на площадку, где палили пушки, салютуя показавшимся на вершине Монблана четверым путешественникам. То были четыре эксцентричные мисс с проводниками без мужчин. Когда они сошли вниз, был дан обед в их честь, за который они, конечно, платили сами. Не знаю, почему-то и нас пригласили. За столом около меня сидел молодой английский офицер-артиллерист, очень милый малый. Он сказал: "Видите ли этого с проседью, но свежего ещё человека? Это англичанин, он очень богат, каждый год сюда ездит и проводит время в розысках, всё ищет Линду де Шамуни, сорит деньгами и никак не хочет поверить, что это оперный вымысел. А вот барыня, которая двенадцать раз ходила на Монблан, из коих два без проводника. Это американка. Имя её записано в золотой книге Альпийского клуба". - "Неужели!" - "О да, такие ли штуки выделывают здесь мои соотечественницы! Два года тому назад сюда приехала беременная леди, велела себя втащить на Монблан, свита состояла из доктора и нянек-кормилиц, всего двадцать человек, - и там родила дочь. На третий день её снесли благополучно. А, знаете, зачем она это сделала? Говорит, что теперь богач-эксцентрик сейчас женится на девушке, хоть и приданого не давай".
На другой день ездили мы на мулах на Ледяное море. Вглубь я не пошёл, ибо всё это одно и то же, те же зелёные волны льда, а сел писать этюд, из которого как-то ничего не вышло, ибо что интересно оглядывается глазами, часто неизобразимо краской.
После Шамуни ездили мы на Большой Сен-Бернар. Въезд на него труднее перевалов в Шамуни, но только доверьтесь ослу или мулу - он вас везёт по окраине пропастей с удивительной уверенностью. Дрожь пробегает по коже, когда чичероне говорит: "Посмотрите в эту пропасть, тут на дне лежит наполеоновская артиллерия, две батареи свалилось". Врал ли он или правду говорил, не знаю. Стояли домики по дороге, это были морги с трупами погибших в снегах и вьюгах. Валялись там кости людские. Только к вечеру мы добрались до обители. Было холодно - ниже 0. Благодаря религиозному фанатизму монастырь, церковь и всякие вокруг здания очень хороши. Стены жилья обшиты досками для теплоты. Нас накормили и дали порядочные кельи. Наутро пошли смотреть церковь, которая тоже небедна. Посредине стоит сборная кружка в виде столба, в которую всякий опускает по мере своих щедрот за гостеприимство. Озерко, что стоит за монастырём, было затянуто ледяной корой. Собак было немного, всего пять. Говорят, что порода уже перевелась, что далеко не та, что была прежде. Спускаться вниз было очень приятно, почти заметно мы переходили из слоя свежей температуры в более тёплую, так что к 11 утра в долине было невыносимо жарко.

<...> "